ту. Движение застопорилось, теперь врагу не уйти от возмездия. Делаем еще один, третий заход. Сопротивление слабое, противник пытается пугнуть нас огнем пулеметов. Но для бронированного "ила" это не очень опасно. Хотя . Слышу, как в момент пикирования по броне мотора защелкали пули. При выводе замечаю на бронестекле матовые полосы льда. Значит, пробита водосистема. Вот досада! Смогу ли дотянуть до линии боевого соприкосновения? До нее еще километров пятьдесят. Это около десяти минут полета. Группа собрана, все на месте. Устанавливаю самый выгодный, режим работы мотора: скорость - минимальная, набор высоты - один метр в секунду. На такой скорости ведомым трудно идти в строю, они нервничают, выскакивают вперед. Затем, очевидно, разгадав причину такого режима полета, начинают идти ровно. Хорошо,. что в воздухе нет истребителей противника. Сколько еще сможет работать мотор? За бортом холодно, значит, не перегреется, да и температура масла я воды пока в норме. А внизу, как и прежде, голая степь, припорошенная снегом. Говорят, зимой по ней бродят стаи волков. Но опаснее всего двуногий, фашистский зверь. Быстрее бы перетянуть линию соприкосновение. "Тяни, друг, не подведи!" - уговариваю, как человека, мотор. В его гуле улавливаю беспокоящие меня звуки. Вода стала горячее на пять градусов, стекла фонаря покрываются ледяной коркой, обзор ухудшается. Вот уже и знакомый ориентир - прежняя линия обороны. Наконец-то мы дома! Даже если сдаст мотор - сяду на своей территории. Теперь можно облегчить полет ведомым, увеличив скорость за счет снижения. Однако температура воды неуклонно растет. И в тот момент, когда до аэродрома остается рукой подать, мотор сдает. Винт еще вращается, и надо хотя бы на несколько минут продлить его действие. А внизу все изрыто и перепахано: это следы боев, ведь под Уттой гитлеровцы держали оборону. Справа площадка. Доворот - и посадка. Потихоньку подбираю ручку управления, стараюсь тянуть машину за счет запаса скорости. Перед самым носом вынырнула канава. Хватаю ручку на себя, самолет чуть взмыл, делает небольшую горку и энергично идет вниз. Хвостовое колесо, а затем и основные стукнулись о землю, крякнули амортизаторы шасси, машина побежала по травяному полю. Нажимаю на тормоза, и бег замедляется. Облегченно вздыхаю - кажется, пронесло. Надо мной заходят на посадку мои ведомые. Со стороны аэродрома вижу мчащуюся полуторку. Это Шура Желтова гонит, а над кабиной стоят двое: "доктор Карло" и полковой инженер Григин. Соскакивают и одновременно бросаются ко мне: - Жив? Не ранен? Шура ощупывает меня глазами, всматривается в лицо. Не найдя следов ранений, облегченно вздыхает и . отворачивается, вытирая вдруг набежавшую, словно от ветра, слезинку. - Дотянул все-таки! - удивляется инженер, осматривая мотор. - Дотянул! - устало улыбаюсь. - На минимальном режиме . - Я всегда говорил: если летчик не растеряется и будет действовать грамотно, "ильюша" выручит. Живучая машина! - Григин восторженно хлопает по капоту. - Сейчас придет трактор. На тракторе прибыли стартех Савичев и механик Николенко. Механик утешает: - Ничего, товарищ командир, если третий раз обошлось - до конца войны обойдется. А самолет завтра будет в строю. За ночь мотор заменим. Савичев тычет отверткой в побитые трубки водосистемы и ворчит: - Кляты фрицы, бронебойными пуляли . За ночь механики и мотористы звена Николенко, Сурин и Кресик под руководством техника Кащеева заменили мотор и опробовали его на земле. Утром я уже испытывал свой самолет в воздухе. Замечаний не было. После полета всем участникам "ночного штурма" от лица службы объявил благодарность. А через час снова вел эскадрилью в бой. Спасибо вам, наземные труженики! Ведь вашими руками часто творилось чудо. Нелегко приходилось летчику, но не менее трудной была работа техников и механиков. Они сутками не уходили с аэродрома, в зной и в стужу готовили к полетам боевые машины. А когда случалось,