о от должности под Сталинградом генералом Хрюкиным и сумевшего безупречной боевой работой во время волжского сражения в качестве рядового летчика добиться восстановления в правах и вновь получить полк, правда, не бомбардировочный, а штурмовой. Стоило Комлеву на минуту представить, как поступит Крупенин с новичком Силаевым, как вынужден будет он поступить, - и сомнений не оставалось: упечет, не задумываясь. Как пить дать. Ибо все резервы - в прорыв . - Инженер, "спарка" на ходу? - спросил Комлев. - Силаев, решение такое: сейчас ужинать и спать. Бух - и никаких миражей. Понятно? Отдаться сну. Утречком сходим в "зону". Как все волжане, Комлев с детства любил зорьку, сладкую пору рыбацких страданий. Но война развила в нем недоверие раннему предрассветному часу, когда солнце еще не взошло, над землей держится сумрак, очертания предметов размыты . мягкие, длинные, переливчатые тени под крылом самолета, неуловимо и быстро меняясь, не просматриваются, в них - неизвестность. Поднявшись с рассветом в небо, Комлев вначале долго оглядывался, перекладывая с крыла на крыло учебно-тренировочную "спарку", самолет с двойным управлением. "Опасность держится в тени, - говорил Комлев. - Хочешь жить - учись распознавать опасность". Силаев, сидя впереди и придерживаясь за управление, примечал краски земли и неба, осваивался с ними, - ему предстояло начинать все сызнова, и он чувствовал серьезность минут, предварявших "пр-ротивозенитный маневр-р Дмитр-рия Комлева!" - как прокомментировал по внутренней связи капитан свою манеру вхождения в зону зенитки, сближения с огнем. Ничего подобного Силаев не видывал. Комлев не подкрадывался и не ломил напролом, это больше походило на пляску, исполняемую вдохновенно и назидательно, напористую, осмотрительную и безоглядную пляску человека и машины в соседстве со смертью; не "Пляска смерти", а пляска бок о бок со смертью. Бориса вдавливало в сиденье и швыряло, как на штормовой волне, переваливая с борта на борт под рев мотора, который то возрастал, то падал, переходя от трубного форсажа к голубиному воркованию. В каждый момент неземного канкана исполнитель обнаруживал такую изощренность и неистощимость, не предусмотренную никакими инструкциями, такое строгое следование первому завету боя "ни мгновения по прямой", что все это вместе представилось Борису чем-то недосягаемым. - Пр-ротивозенитный маневр-р Дмитр-рия Комлева! - повторил капитан, - С косой надо бодаться, Силаев, бодаться надо, не то схрумкает, глазом не моргнешь! Неукротимое "бодаться", вся импровизация поединка с нацеленными на самолет стволами зенитки явилась для Бориса откровением: как преображает, как до